Д.И. Шустов, О.Д. Тучина
AMBIVALENT SOUL
D.I. Shustov, O.D. Tuchina
Резюме
В предисловии к монографии «Психотерапия алкогольной зависимости», авторы касаются некоторых амбивалентных аспектов души алкоголиков, таких как возвышенное эмпатическое проникновение в трагическую сущность суицидального выбора, с одной стороны, и инфантильной ненависти к материнскому интроекту, с другой. Обсуждается роль психотерапевтиче
Abstract
In the preface to the book “Psychotherapy for Alcohol Dependence”, the authors discuss some ambivalent aspects of the alcoholic soul such as elevated empathic insight into the tragic essence of the suicidal choice, on the one hand, and an infantile hatred to an introject of the mother, on the other. The authors discuss the role of psychotherapeutic relationships as a healing alternative to artistic self-expression and a search of an “ideal family”. The role of the patient’s personal choice is emphasized.
Ключевые слова: алкогольная зависимость, алкогольная личность, психотерапия, терапевтические отношения
Key words: alcohol dependence, alcoholic personality, psychotherapy, therapeutic relationship
Монография, предисловие к которой перед вами, задумывалась как «еще одно» руководство по психотерапии алкогольной зависимости, продолжающей наши прежние изыскания в этой области (Шустов Д.И, 2004; 2009). Нам хотелось акцентировать внимание на редком для отечественной психотерапевтической культуры пути исцеления психики зависимого через формирование излечивающих отношений с терапевтом.
Будучи психотерапевтами и представляя свою точку зрения, нам показалось важным «услышать» и вторую сторону – компетентное мнение алкоголика, выраженное понятным и даже литературным языком. Поэтому, иллюстрируя положения книги, мы прибегли к свидетельствам известных и малоизвестных русских писателей-алкоголиков, а также писателей, таких как Максим Горький, имеющих алкогольную душу, но так и не посмевших, к счастью, наверное, ее реализовать.
Возможно, слово «посмевших» звучит с оттенком вызова, как будто кто-то пренебрег своей великолепной потенцией, растратил свой талант, свой Божественный дар и не оправдал ожидания современников, не отразившись, как Есенин, во всей мрачной истерической красоте алкогольного безумия. Вспоминаются слова скромного и «тихого» алкоголика Юрия Павловича Казакова, сказанные им в изумительном по чистоте, красоте слога и полном любви рассказе «Во сне ты горько плакал» по поводу суицидальной смерти своего соседа по даче в Абрамцеве, сказанные с затаенным восхищением и, может быть, завистью:
«Ружье висело на стене. Он снял его, почувствовал холодную тяжесть, стылость стальных стволов. Цевье послушно легло в левую ладонь. Туго подался под большим пальцем вправо язычок замка. Ружье переломилось в замке, открывши, как два тоннеля, затыльный срез двух своих стволов. И в один из стволов легко, гладко вошел патрон. Мой патрон!
По всему дому горел свет. Зажег свет он и на веранде. Сел на стул, снял с правой ноги башмак. Со звонким в гробовой тишине щелчком взвел курок. Вложил в рот и сжал зубами, ощущая вкус маслянистого холодного металла, стволы…
Да! Но сразу ли сел и снял башмак? Или всю ночь простоял, прижавшись лбом к стеклу, и стекло запотевало от слез? Или ходил по участку, прощаясь с деревьями, с Яснушкой (рекой – авт.). С небом, со столь любимой своей баней? И сразу ли попал пальцем ноги на нужный спусковой крючок или, по всегдашней неумелости своей, по наивности нажал не на тот крючок и долго потом передыхал, утирая холодный пот и собираясь с новыми силами? И зажмурился ли перед выстрелом или до последней аспидной вспышки в мозгу глядел широко раскрытыми глазами на что-нибудь?
Нет, не слабость – великая жизненная сила и твердость нужны для того, чтобы оборвать свою жизнь так, как он оборвал!»
Сосед, тоже писатель, не страдал алкоголизмом. Но как описывает его смерть Казаков! Как будто он присутствовал, предварительно снабдив друга патронами. И все было скорее не так, но нам важно как алкогольная психика Казакова, его душа водит пальцами по бумаге, помогая выразить торжественную радость, восхищение, вину, надежду, что кто-то сделал за него то, что он должен был сам сделать с собой. Но не сделал. Сделал другое – в своей «абрамцевской запойной тьме»:
«Он выгнал жену, без сожаления отдал ей сына, о котором так дивно писал, похоронил отца, ездившего по его поручениям на самодельном мопеде. С ним оставалась лишь слепая, полуневменяемая мать. Он еще успел напечатать пронзительный рассказ «Во сне ты горько плакал», его художественная сила не только не иссякла, но драгоценно налилась…»1 И умер от цирроза печени.
Но возвращаясь к Горькому – лучше бы он стал алкоголиком!? Но вот Фадеев2 стал, поддавшись Горьковскому мобилизационному призыву: «С кем вы, «мастера культуры»?», - что не спасло его от рокового выстрела.
В поисках второго отражения мы были обречены увязнуть в душе русского алкоголика. И мы поразились, сколько незамеченного, низменного и грязного соседствует с возвышенным, которое никогда не проявится, умрет «На дне»3, поскольку писательский талант – редкость, и он не излечивает, а только позволяет показать изначальную красоту, которую невозможно пропить.
И это страшная правда зависимости, что красота никого не спасет.
А мать? Мать не спасет алкоголика. Этот неожиданный тезис они сообщили нам через материнские «флэшбеки» в своих произведениях. Напомним, что «флэшбеками» при посттравматическом стрессовом расстройстве называются вторжения ранее пережитого ужаса, ситуации психической травмы в настоящее с повторным и болезненным переживанием его заново. Алкоголики часто обращаются к этому образу, как зэки, накалывающие «Не забуду мать родную», иногда прямо - «Ты еще жива, моя старушка?» (Есенин) или «Мне мама сама давала иногда опохмелиться» (Фадееву с 16 лет)4, иногда через искаженный, уродливый образ, выведенный, будто случайно, как у Куприна в «Славянской душе» - «странное существо… женщина лет пятидесяти с лишним, в лохмотьях. Избитая и бессмысленная... Отец с трудом пришел в себя от изумления. Он долго и горячо толковал Ясю, что надо сойти с ума, чтобы жениться на такой твари». Есть еще много примеров тому, что глубокая регрессия, достигаемая в интоксикации алкоголиками, обращена к ранним отношениям с матерью, с попыткой изменить эти отношения и найти Балинтовское «новое начало» (Райкрофт Ч., 1995).
Но «новое начало» - это не изменение матери, которого скандально требуют алкоголики5, порой награждая матерей упреками и побоями, это скорее потерянный самим алкоголиком путь, возможность, которая существовала поодаль алкогольного выбора, но которую будущий алкоголик проигнорировал. Мы думаем, что если такая возможность еще сохранилась в маловостребованн
Психотерапия предлагает новые отношения и обозначает безопасные пункты для находящихся на минном поле. В этих пунктах можно отдохнуть чуть дольше, чем между запоями, наметить новую тропу, а то и пригласить проводника, чтобы, наконец, выбраться из заминированного болота. Психотерапия также может воодушевить алкоголика покинуть заколдованное место самому – и не в результате инфаркта или суицида, а в результате трансформации и полета.
Об этом пойдет речь в книге.